
Жил-был пасечник. Пасека его стояла на опушке леса, и не так чтобы очень далеко от села, но все же одному было скучновато. Однажды остановился рядом с пасекой цыганский табор. В те времена считалось, что это добрая примета. Цыган, ведь, гнезда не вьет. Он как птица Божья, перелетная. Обрадовался пасечник - веселее стало жить. Целый день в таборе шум, гам, звон наковальни. Вечерами песни, пляски.
Вот приходит раз к нему цыган и просит быть кумом. Этой ночью у них с цыганкой сын родился. В крещении отказывать нельзя – грех. Взял пасечник маленького цыганеночка, понес в село в церковь и окрестил. Стал ему крестным отцом.
На следующее утро, не успел хозяин еще как следует проснуться, а гость уже тут как тут
-Кум, дорогой, - сообщает он радостно, - крестничек твой натякивает (пытается говорить): «Кре-пе-ме, кре-пе-ме». Мы с цыганкой думали-думали, гадали-гадали, что он хочет сказать. Потом смекнули, - это он посылает нас к тебе за медом. «Кре-пе-ме» – это значит - к крестному папе за медом.
Делать нечего, взял пасечник нож, вскрыл колоду и срезал несколько сотов.
Дня не прошло, снова является цыган и снова меду просит, мол, опять крестничек натякивает - кре-пе-ме, кре-пе-ме. Снова пришлось меду дать. А когда он и на третий день про «кре-пе-ме» речь завел, понял пасечник, - надо что-то придумать. Иначе можно и без меда остаться.
-Знаешь, - говорит он цыгану, - в колодах у меня меду больше нет, а вот в должее, много.
Должея – это самодельное дупло в толстом дереве закрытое съемной доской. В молодые годы пасечник содержал в ней пчел. Теперь там завелись шершни.
- Стар я уже, по деревьям лазать, а ты легко достанешь, Видишь, какие ядреные пчелы там живут, - указал пасечник на дупло в старой груше, - там не меньше бочки меду и весь отдаю крестнику. Вот тебе веревка. Когда залезешь, спустишь конец. Я привяжу ведро, положу в него инструмент. Сначала вскроешь дупло, потом начнешь резать соты, а мед будешь опускать вниз ведрами. Все понял?
- Понял, дорогой кум, понял, - обрадовался, не веря своему счастью, цыган.
- Ну, тогда полезай, - и кум куму подставил лестницу.
Как только гость достиг первых сучьев груши, хозяин тут же лестницу убрал, чтобы не мешала «мед» спускать. Не успел еще цыган толком открыть должею, как на него роем набросились шершни и стали жалить.
- Кум! – закричал он, указывая на лестницу, - подай «тую».
Надо заметить, что слово «лестница» цыган не знал, нет у них в таборном обиходе такой вещи. А пасечник сделал вид, что не понял, и показал ему ведро.
- Нет, не «тую», а вон «тую»!
Тогда пасечник выкатил бочку.
- Да не «тую», а вон то «лазило» – тебе что, повылазило!
И тут цыган, не выдержав боли, рухнул с груши вниз. Но шершни и на земле его не оставили. Гнали несчастного до табора, а там стали жалить и лошадей, и собак… Лошади заржали, сорвались с привязи, разбежались. Собаки подняли лай, дети – крик…
На рассвете следующего утра, когда пасечник, выйдя на крыльцо, осмотрелся, на месте табора он увидел только пепел костра да лошадиный помет.
2004 год
Оставить сообщение: