Сказы от Варвары

Воз.

Когда-то, я тогда была маленькая, на выгоне в центре Правороти стояла церковь, а невдалеке ветряная мельница, что принадлежала кулаку. Кажется, его фамилия была Дахов. Когда хозяина раскулачили, мельница отошла колхозу. Мирошником был Василий Павлович – весёлый, добрый человек. Он часто приходил к нам, разговаривал с отцом. От него я однажды услышала такой рассказ:
  - Дело было до коллективизации. Я ещё был мальчишкой. В то время у всех в поле были загоны. Каждый хозяин сеял озимые и яровые.

Вот как-то отец мне говорит:
- Пойдём, Вася, мы с тобой вечером охранять свой загон, а то прошлой ночью у нас два крестца овса украли.
 Оделись потеплее, ночью в поле прохладно, залегли около межи, ждём вора. Отец по сторонам смотрит - не идёт ли кто. Я за отцом лежу, ни о чём не думаю. Не знаю, сколько времени прошло – час или два…. Может даже, мы оба задремали. И, вдруг, слышу крик отца.

- Васька, ухоти, затавит!!! (отец не выговаривал букву  «Д» у него она была «Т»).

Ну, я вскочил, ничего не пойму спросонья, отец, видно, тоже.

Потом, когда малость оклемались, отец говорит.

-Лежу я, сынок, и вижу впотьмах, как от наших «клатушек» катится воз с соломой и вот-вот на нас «наетет». Я как закричу.  Тут воз на меня и повалился. А из-под воза белые портки в сторону села замелькали.

В свете восходящей луны мы с отцом  рассмотрели этот воз. Оказывается, вор обвязал вожжами два крестца снопов, влез под них, приподнял и точно унёс бы, когда бы в темноте, да под снопами, через нас не споткнулся.

 Очень много может человек унести, особенно ночью, когда ворует. Даже целый воз.

Воришку, конечно, потом определили. Это было не сложно.

 Когда советская власть раздавала землю, наделяли только на число лиц мужского пола. Если у мужика только девки – хоть пять, хоть десять, всё равно отмеряли на одну душу.  Мол, девка выйдет замуж, а у мужа земля. А какие тогда женихи, если две войны подряд мужиков вымолотили.

У соседа земли было чуть, а девок косяк. Есть все хотят. На пропитание ещё кое-как на огороде да в поле нарастало, а овса для лошади посеять уже негде. Вот и приходилось воровать.

 Но, не пойман – не вор.

Пуд соли.

Дело было в войну. В первую же зиму к нам подошел фронт. Приблизился вплотную и остановился. Наша хата в Правороти очутилась прямо на передовой и весь наш колхоз «Красная Окраина» оказался  у немцев на самом виду. Со стороны Сторожевого фашист садил из пушек, снаряды рвались кругом. И тогда сельский совет эвакуировал нас, как многодетную семью, на хутор в колхоз «9 января» к Грише Дёмину. И всего-то за неполный километр, а снаряды туда не долетали, да и хутор – он вроде как за бугром.

Но весной, хоть и страшно было под обстрелом, свой огород вскопали, и грядки засадили.

А незадолго до большого немецкого наступления на Сталинград, летом 1942 года, мы только картошку успели отсадить, подъезжает машина, и нам снова приказывают грузиться.

-Куда? – спрашиваем.

-Узнаете куда.

Видно, уже догадались наши, что немцы скоро попрут.

Загрузились на одну машину три многодетных семьи:  нас у мамы пятеро, у тётки Оли пятеро и у тётки Насти пятеро и поехали.

Привезли аж в Чернянский район, село Завалищено.

-Выгружайтесь!

Село на горке и церковь белая, высокая. Под горкой две речки сливаются – Оскол и Орлик. Красота!

Сначала поселили у одной хозяйки, а потом оказалась свободной колхозная хата, бывшая контора и нас туда всех - 15 детей и трёх женщин. Тесно, зато никому не обидно.

Рядом стояла колхозная конюшня, в ней были лошади. За ними был полный уход. Охранялись конюхами строго, как зеница ока, хорошо кормили.

А  недели не прошло - немец. Мы приехали во вторник, а в понедельник уже оказались в окружении.

Лошадей из той конюшни люди разобрали, и с колхозного двора тоже всё поделили: телеги, плуги, бороны….

Рядом был громадный яр, поросший ольхой и черной смородиной. Дно широкое. В него немцы согнали окруженных наших солдат – говорили, что восемь тысяч, полный лог. На них было жалко смотреть. Исхудали, заросли. Хуже всего было раненым.

Охраняли их итальянцы и полицаи. Питания для пленных не было. Разрешали жителям приносить еду и люди несли, кто пучок луку, кто буханку хлеба бросит. Воду подвозили сами пленные. Раненых, рискуя, тайком разбирали по дворам, выдавая за родственников.

Одну молодую хозяюшку соседка убедила взять приползшего ночью раненого солдата. Та получила похоронку на мужа в первые дни войны, а была беременная первенцем, недавно у неё родился мальчик.

-Поправится, - говорила соседка, - хозяйство заведёте, будет кому с лошадью управляться. А мы все скажем, что это твой свёкор. Глянь, какая у него борода. Он и похож на твоего свёкра. Да и тяжко одной при грудном ребёнке управляться.

И сам этот солдат просил со слезами.

-Умоляю, хозяюшка, возьмите, пожалуйста, сохраните мне жизнь, сохраните мне жизнь, Христом Богом прошу. Если захотите, стану отцом вашему ребёнку.

Вообще в этой деревне жили наредкость хорошие люди:  и те, кого назначили  полицаями и староста. Таких я нигде больше не встречала - активные, дружные и жили в одну душу. Немцам не выдали ни одного коммуниста, ни колхозного активиста, ни тех, кто укрывал пленных солдат. Даже председатель колхоза оставался в селе и председатель сельсовета тоже. Немец пришел, пробыл пол года и ушел и никто не продался, ни одна душа. Хранили честь.

И нашим властям не сдали потом ни полицаев, ни старосту, ни тех, что немцев приветствовали хлебом-солью. А приветствовали потому, что хотели умилостивить. Знали уже, что они расстреливают мирных жителей и вешают безжалостно. И, похоже, что помогло. Коммунистов сохранили и полицаев тоже.

Приняла вдова бойца, выходила, как родного, на ноги поставила. Стал немного по хозяйству помогать, прижился, а продолжал числиться свёкром. Когда лицо его обрело здоровый вид, стало понятно, что солдат уже не молод, далеко не красавец и собой не особо виден. Да Бог с ним, женихи к вдове в очередь не стоят, да, понятно, что и после войны стоять не будут. Сколько их уже покалечилось, пало да пропало. А конца войне не видно.

При разделе колхозного добра вдове с соседкой на два двора достались лошадь и жеребёнок.

В Завалищено, в одно время с нами, эвакуировали и других Праворотцев. Оказались там и дед с бабкой Лазаревы.

 Когда к концу августа пришла пора собирать урожаи с огородов, вспомнили, что дома то всё посеять успели, а убирать кому?

Вот дед и просит постояльца

-Отвези нас с бабкой на лошадке в Правороть, ты, считай, за одну ночь туда-сюда управишься, а я за это даю хозяйкам пуд соли.

Соль тогда была в большой цене, да и купить её было негде. А у деда оказался двухведерный чугун почти полный. Запасливый был дед.

А на пуд соли тогда много чего можно было наменять.

Соседки посовещались, посовещались, да и соблазнились. Дали лошадь и телегу, но наказали обернуться быстро – туда и сразу назад. «Свёкра» хозяйка прилично одела, чтоб не видно было, что красноармеец. Выходной костюм мужа, почти новый, не пожалела. Котомку харчей на дорогу сложила.

Погрузили вещички, уселись дед с бабкой, и солдат их повёз.

 Стали ждать. День проходит, второй, третий…, неделя. Забеспокоились.

Ездить по немецким тылам, да на телеге - дело далеко не безопасное. Лошадь – она в любой момент немцам может понадобиться или партизанам…. А человеческая жизнь тогда совсем ничего не стоила.

И вот, наконец, дождались…, но не постояльца с телегой. Пришел один дед, пеши и рассказал, что до Правороти они не доехали.  Высадил их боец на развилке и объявил новость.

-Здесь совсем недалеко, за Рыльском, под Путивлем у меня семья – жена и трое детей. Вам, конечно, спасибо, что помогли так удачно сбежать с лошадью и телегой, а хозяйке передавайте большой привет.

 Хлестнул лошадь и покатил рысцой.

 -Пришли мы с бабкой домой. Осмотрелись - всё на месте в дому и на огороде. Радоваться бы, а мы места себе не находим. Вина на нас - считай сообщники.

Думали, думали и решили, что хоть до Завалищена больше чем пятьдесят вёрст по вражьим тылам, риск большой, а итить надо. Повиниться, да сказать, чтоб не ждали, не убивались, не голосили.

 Не по ком.

Каша.

В 1941 году я окончила 7 классов. И с этих дней началась трудовая деятельность. Война. Немецкая оккупация. Мужчины все на фронте. Женщины и дети: всё наше и холод и голод. Это время научило нас терпению, выносливости, находчивости. Когда освободили область, все силы бросили на восстановление сельского хозяйства. Поля копали лопатами, на женщину три сотки в день - норма. Все дети помогали матерям. Домой приходили с мозолями.

Весной посеяли просо. Полоть его «на работу» ходили дети.

Когда просо созрело, жали серпами и вязали в снопы. Перевясла крутили из принесенной осоки. Снопы сначала складывали в крестцы, крестцы, позднее,  в копны. (крестец состоял из 13 снопов, а копна из четырёх крестцов.  Авт.). Погода стояла жаркая.

Подходит ко мне бригадир Дахов Иван Кузьмич и спрашивает:

-Если дома есть от шинели какой-нибудь кусок, после обеда бери его с собой, еще возьми лопату и деревянный толкач.

 А моей подружке велел принести большой чугун и крышку-сковороду.

После обеда идём в поле, женщины с цепами, мы с лопатой. На обмолот вся детвора из деревни прибежала в поле. Работали все, кто мог донести сноп. На посад (в данном случае небольшой выровненный и очищенный от травы участок земли авт.) носили снопы метёлками вверх, укладывали рядком - волоть (вершина снопа авт.) к волоти.

Как только первые снопы бабы обмолотили, набрали ведро проса, провеяли на шинели. Бригадир выкопал квадратную ямку глубиной на штык лопаты, хорошо утрамбовал, выстелил её куском шинели и получилось подобие ступы.

А мальчишкам бригадир велел подальше от посада, где молотили, развести костёр. На 4 кирпича поставил чугун с водой на 20 литров и накрыл сковородкой.

Мальчики и девочки жгли в костре солому. Мне было поручено толочь просо. Когда вода закипела, пшено было готово. На ветру его провеяли, промыли горячей водой, посолили воду по вкусу и высыпали пшено в чугун. Потихоньку поддерживали огонь. Вскоре каша была готова.

 Никто и никогда не ел такой вкусной каши. Пока молотили просо, ни один ребёнок в селе не оставался.

Все зарабатывали кашу.

Уголь.

После фронта в лесу было много повреждённых деревьев. Большинство было просто посечено осколками снарядов, но были поваленные  и сломанные  взрывами бомб, искореженные техникой…. 

В Белгороде сразу организовали лесхоз, а у нас лесничество. В урочище «Заломное» специально был построен домик. По просьбе лесничего Фёдора Терентьевича колхоз выделил ему 18 человек. Сначала просто убирали всё повреждённое. Толстые деревья пилили на двухметровки. Потом поступило задание – заготовить уголь для колхозных кузниц…. А как?

Для организации этого дела из лесхоза прислали специалиста по фамилии Черняев. Так пришлось, что из всех  выбрал Черняев в помощники меня и Чурсину Настю.

-Возьмите лошадь, - говорит, - запрячь умеете?

-Умеем.

-Привезите из леса воз хвороста.

Привезли.

Он принёс из сарая соломы, зажег, на неё уложили привезенный хворост. Когда он полностью выгорел, земля под костром оттаяла. Мы с Настей выкопали ямку, как Черняев сказал - два метра длинны, метр ширины и в рост человека глубины.

Из Виноградовки от коровника привезли 12 телег мёрзлого навоза, из леса - заготовленные двухметровки. Привезли и воз тонких метровок из дубовых  веток и немного сухих дров.

На дне ямы зажгли сухие мелкие, на них сложили метровки, потом самые толстые, на них чуть потоньше.

Пока мы скатывали в яму дубки, Черняев притащил откуда-то кузов от машины без бортов. Подошел, послушал и убедился, что дрова в яме трещат хорошо. Значит надо закрывать. Этим кузовным железом мы яму и накрыли.

Быстро насыпали сверху хороший слой земли и навалили мёрзлого навоза.

Приказал:

-Строго следить, чтобы нигде не шел дым.

Где дым появлялся, (железо легло не плотно) подсыпали землю и  сверху добавляли навоза.

Трое суток дежурили день и ночь, пока на навозе не оказался белый покров (значит, всё прогорело, тепло больше не поступает).

 Только на четвёртый день мы открыли ямку. Все дубки истлели. Мы увидели настоящий уголь, крупными кусками. Под ним оказалось только два ведра золы.

Черняев довольный уехал, а мы с Настей, уже вдвоём, заготовили в тот год еще 16 тонн древесного  угля высокого качества.

Мудрые советы

Весной 1945 года я работала в лесничестве. (Варвара Митрофановна 1928 года рождения, значит было ей тогда 17 лет. Авт.) Нас было всего 10 человек. Площадь, отведенная под посадку, была большая, самим не управиться. Обсаживали край Клейменовского поля от Володиной Ярушки, места, где теперь спуск дороги под Сторожевым, до большого Грушевского лога. Нашей работой руководил Одегов Александр Андреевич. Он и решил попросить помощи у колхозного бригадира хутора Лутово.

Всем, кто согласен поработать, чтобы за короткое весеннее время высадить все саженцы, обещал, кроме зарплаты еще и выписать дровишек к зиме. На это отозвалось семь молодых дружных девчат.

 Но у начальства всегда своя  политика. Нас разделили на два звена. Выбрали звеньевых. В первом звене Татьяну, а там, где оказались мы с тёткой Ариной (Даховой Ариной Прохоровной из Правороти), и лутовские девчата - выбрали меня.

Заключили соцсоревнование - за лучшую приживаемость саженцев, большее количество собранных семян акации и заготовку коры бересклета бородавчатого.

Едва закончили с посадкой, колхоз отозвал лутовских девчат на прорывку свёклы. Остались мы вдвоём.

-Ты понимаешь, - говорит тетя Арина, - что нам не справиться, иди-ка, звеньевая, к  лесничему просить помощи.

Пошла. И вот что он ответил:

-Людей колхоз нам больше не даёт. Свёклы на каждую женщину намеряли шесть гектаров. Прорвать надо быстро, пока не переросла. Им хоть самим проси помощи.

-Да, - подумала я, - конечно, если свёкла перерастёт, сорняки её задавят – это сколько же тяжелого человеческого труда зря пропадет!

Когда я передала тёте Арине наш разговор с Одеговым, она подумала и говорит:

-Варя, ты пойми, у меня трое деток. Двоих старших надо в школу проводить. Одеть, обуть.

А я говорю:

-И что вы предлагаете?

-Давай, - говорит, - несмотря ни на что не бросать ни посадку, ни план заготовок. Сейчас наша задача вовремя прополоть, значит, сохраним приживаемость. Только полоть будем не всю площадь, как велено, а только опалывать саженцы. Пойдем на риск. А траву, что между рядками вырастет, скосим. С большой косой там развернуться трудно, но в продаже есть маленькие косы «пятиручки». Ими получится. Да еще и сено продадим. (Номер косы «5» выражает её длину, измеренную шириной ладони, руки.  авт.)

С мудрым советом я согласилась. В это время Александр Андреевич серьёзно заболел и к нам долго не приходил. А мы и без контроля со своей настойчивой натурой с рассветом выходили на работу и с восходом луны уходили. На прополотых рядках посадка пошла в рост. А высокая травка  между рядками от палящего солнца наши растения прикрывает. Склон то южный.

Когда наступили жаркие июньские дни, купили мы «пятиручки», сосед Никитович привел их в рабочее состояние – отбил, наточил, поставил на косьё, туго и в нужном месте затянул огибки. Показал, как правильно действовать монтачкой и сколько должно быть уложено покосов между заточками. Ещё дал мудрый совет:

-Косить надо так, чтоб косовица была в радость косарю.

На покос ходили на зорьке, а в жару сушили сено и складывали. С каким азартом мы работали!

Забирал душистое сено для своей коровы Александр Иванович Иванов из Сторожевого. Сам он родом из под Ленинграда, но воевал под Сторожевым, тут и принялся. (приняться – войти в семью супруги. Авт.)

Когда с сеном закончили, душа от радости замирала, глядя на открывшиеся взору, колышимые легким ветерком, молодые, здоровые, хорошо прижившиеся деревца.

И тут созрела желтая акация, наступило время собирать семена. Заготовили больше двадцати кг, хоть это был большой труд. Сколько кустов ощипали, собирая стручки! Потом их сушили, вымолачивали бобы, веяли….

Но надо было еще набрать коры бересклета. (Тогда в стране не хватало резины и вместо каучука использовали экстракт из коры корней бересклета бородавчатого – гуттаперчу. авт.)

 Так мы в поисках корней почти всё урочище «Поповик» перекопали, а положенные 10 килограммов коры добыли.

С нескрываемой гордостью встретили  комиссию по проверке результатов соцсоревнования. Все были удивлены, как это мы вдвоём обошли по показателям звено из 8 человек.

А всё получилось благодаря мудрым советам, молодости и желания быть первыми.

Вдова.

        Как-то в обеденный перерыв подошёл к нам лесничий Проня (Прокофий Яковлевич). Присел с нами, разговорились. Тут он и говорит: 

-Расскажу я вам, девчата, историю о себе. Никогда я не изменял своей жене (жена была красавица, хорошая), а тут влюбился в женщину с тремя детьми. Стал предлагать ей свою дружбу, а она говорит: 

-Да  много вас, только нет таких, которые могли бы помочь - одеть, обуть, накормить моих детишек.

-Да я не жадный, - говорю - привезу детишкам мучички.

Однажды жена поехала навестить сестру. Зимой темнеет рано. Пока её нет, снял я с крыши сарайчика санки, погрузил на них оклунок муки (оклунок - примерно треть мешка авт.) и повёз любимой.
    Подъехал, тихонько постучал. Выходит подружка на крылечко и говорит:
-Пронь, я разгадала (раздумала авт.). Троих не накормлю досыта, а тут может четвёртый появиться, что тогда? И дверь перед носом закрыла.

Иду домой и думаю. Муку пожалел отдать, и домой везти нельзя – может, жена уже вернулась, да увидит меня с мешком. Остановился, подумал, что делать? За огородами был овражек, мимо которого я шёл, тут и  решил, с расстройства, спустить санки вместе с мукой в этот овраг.

А на утро с удивлением говорю жене:

- Пока к соседу сходил, ни санок, ни муки нет. Ну, кто мог взять? Дооолго  удивлялся.

Как мы Проню не просили  сказать, кто та вдова, что не приняла с таким гостинцем, так он и не признался.

Ревность

Это уже было лет через пять после войны, зимой. Выполняла я заказ, в Сторожевом в доме у тёти Шуры, что-то шила. Хозяйка в войну овдовела, а её дети к той поре подросли и вечерами уходили в колхозный клуб. У неё собирались подружки, кто постарше, кто помоложе, а все любители «последних новостей».

 И была моложе всех Ленка, её мужа звали Сергей, роста он был не высокого, но красив, да статен. Сынок у них был Миша, годика три ему было. Сергей погуливал, все об этом знали. А ревнивую Ленку пытались всячески поддразнить. Особенно старалась её лучшая подруга завистливая Катя.

-Поговаривают, твой Сергей стал на Сталинский похаживать, - начала она в очередной вечер, - там к Яшке-кузнецу какая-то молоденькая родственница приехала - модница городская. А встречаются в хатке, что при кузнице.

Ленка «ухом не ведёт», не даёт виду, что волнуется, а сама думает – проверю.

 На другой день Сергей выбрился, поодеколонился, взял ружьё и собирается уходить.

-Куда это ты на ночь? – спрашивает.

-Да, пойдём с Костиком до скирды зайчика подкараулим.

За огородами тогда действительно стояла скирда не обмолоченной пшеницы. Комбайна в тот год от МТС не дождались, руками скосили и сложили. Зайцы на зерно шли табуном.

Да, думает Ленка, едва ли заяц придет на запах одеколона, разве только «зайчиха». Сергей ушел, а она следом к Фене, жене Костика с которым Сергей пошел в засаду зайца караулить. Оказалось, что сегодня ни на какую охоту Костик даже не собирался.

Сергей ей всегда врал, но чтобы так нагло…. И тут Ленкино терпение кончилось. Сынишку спать уложила и через лес - в Сталинский. Кузница стояла с краю, можно сказать в лесу. Поэтому вышла на неё Ленка сразу, не прячась за углами. Тихо, никого не видно и не слышно. Подошла к хате. Занавеска, зацепилась за стоящий на подоконнике, весь в алых цветочках «каприс» (бальзамин авт.), лампа керосиновая висит под потолком, видно всё, как белым днём.

Стол накрыт – закуска, выпивка. Сергей сидит за столом, баба суетится. Ленка спешить не стала. Нащупала в темноте рукой то, через что подходя спотыкнулась, оказалась хорошая железяка. Такие всегда возле кузниц валяются. Дождалась, когда полюбовники подняли стопочки, и с размахом жахнула сквозь стекло.

Смотреть, что будет дальше не стала, хоть оно и интересно бы, а моментально через лес домой. Долго под одеялом трясла её лихорадка. Кое-как успокоилась, но не уснула до утра. Перед рассветом пришел Сергей. Ленка молчит про то, что видела.

- Не пришел сегодня заяц, - вздохнул досадно «охотник», вешая ружьё.

-А я ж так и думала, что не дурак он на запах одеколона идти.

Больше она ему ничего не сказала, решила подождать, что будет дальше.

Прошло время, снова собрались подруги у Шуры на посиделки и снова Катя сообщает новость:

-Бросил Сергей ходить в Сталинский, нашел ближе. Антонишкину квартирантку Таню обхаживает.

Опять Ленка ухом не ведёт, а про себя решила.

-Если так, то «постеклю» и Антонишкины рамы.

Посидела чуть-чуть и говорит:

-Пойдём Миша (сына с собой брала), спать пора.

Пришла домой, Сергея нет. Растопила грубку. Миша уснул. Долго сидела, думала что делать. Вышла на улицу. По хутору у всех окна светятся (не спят ещё люди). Подождала ещё. Смотрит, пошли от вечерней дачки две Танины сестры. В хату зашла - не сидится, не лежится. Подумала еще и решила, что надо сходить и убедиться. На всякий случай прихватила с собой половинку кирпича. Вышла, на улице ни души, света в окнах не видать. Одно окно только и светиться. Подошла к дому. Занавески тюлевые, реденькие. За столом Сергей рядом с квартиранткой Таней и сестры её, а хозяйки Антонишки не видно, наверно уже легла.

Таня налила всем по стопочке. Стали за знакомство чёкаться. Тут Ленка со всей злостью и врезала. На этот раз даже заметила, как в закуску стёкла полетели.

Дома решила больше не молчать. Очередную «Филькину грамоту» от блудного кобеля даже слушать не стала, а сразу показала ему настоящую «Кузькину мать».

На следующий день (вечера дождаться не смогла), как только Сергей ушел на работу, побежала к тёте Шуре. Пришла, а Катя уже там, новость про Антонишкино горе принесла.

Села Ленка на диванчик, сердце бьётся, слова сказать не может, А Катька уже, видно, догадалась:

-Я же тебе говорила, я же говорила, я всегда только правду говорю.

Немного поостынув, Ленка стала про вчерашний день рассказывать:

-Пришел Сергей домой, начал шнурки на ботинках развязывать, так я ж его ухватила за волосы (чуб у него был большой, кучерявый) да давай его трепать, то по часовой стрелке, то против.

Тут она вскочила, вцепилась в волосы подруге и стала показывать, как дело было.

-Стой, стой!!! – завизжала Катя, - а меня за что? Ты же мне все волосы повыдирала.

-Правду ты, подруга, всегда знаешь, а что такое бабья ревность понятия не имеешь. А со слов разве поймёшь. Так знай теперь, ревнивая баба, не то, что волосы, голову любому оторвать может. Уразумела?

Н.Божков. 2014 год.